Вещева О.Н. Коллективные формы землепользования в средневолжской деревне в период НЭПа//Вестник гуманитарного института ТГУ. 2008. №2.
Статья посвящена изучению коллективных форм землепользования в период нэпа. Автор, используя законодательные акты, архивные источники, материалы сельских советов, исследовал социальный состав, соотношение форм колхозов, степень обобществления отдельных элементов хозяйств, провел сравнительный анализ колхозов и единоличных хозяйств; выявил, что образованию колхозов способствовала приоритетная политика государства, направленная на сохранение экономически малоэффективных хозяйств, а также начавшийся процесс разложения общины.
Советское правительство, допуская сосуществование различных форм землепользования, основную роль в возрождении экономики страны отводило коллективным формам хозяйствования. В планах Наркомзема на 1922 год отмечалось, что «рабоче-крестьянское государство не навязывает земледельцам какой-либо формы землепользования, но считает, что рано или поздно сами земледельцы поймут все выгоды ведения хозяйства в крупных размерах» [1].
Наметившийся с 1923 года экономический подъем сельского хозяйства сопровождался усилением отдельных крестьянских хозяйств. Но проводимая партией идея классового подхода к политике в деревне определяла данный процесс как нежелательный. Принятый 4-й сессией ВЦИК и введенный в действие с 1 декабря 1922 года «Земельный кодекс» запрещал самостоятельное распоряжение землей, закрепив за крестьянином статус не собственника, а землепользователя. Путями выхода из создавшегося положения являлись кажущиеся на первый взгляд совершенно противоположные направления: выдел хозяйств на отрубы и хутора и создание различных форм товарищеского и коллективного хозяйствования.
Организация и рост числа коллективных хозяйств в первые годы нэпа – основной показатель разложения общины. Крестьянство порывало с общиной не только из-за сохранившихся земельных пережитков. К этому процессу подталкивало желание добиться невмешательства общины и новой власти в дела крестьянского двора, сохранить свой менталитет, который был нарушен в советской общине.
На основе анализа документального материала можно выделить следующие основные мотивы перехода индивидуальных крестьянских хозяйств к коллективным формам: во-первых, колхозам выделялись земли лучшего качества; во-вторых, появлялась возможность закрепить за собой постоянные участки земли, а также сократить дальноземелье. В-третьих, используя предоставляемые государством кредиты, льготы и сельскохозяйственные орудия, крестьяне могли экономически усилить свое хозяйство.
Аграрная политика государства проводилась на условиях благоприятствования коллективным хозяйствам. В 1923 году с введением единого сельскохозяйственного налога, льготы по нему коллективным и кооперативным хозяйствам предоставлялись автоматически. Колхозы поддерживались кредитом, безвозвратной ссудой, агропомощью [2]. Поэтому они носили довольно пестрый характер: в них входили как безземельные и малоземельные, так и середняки, и бывшие отрубщики, хуторяне [3].
К сельскохозяйственным коллективам относились коммуны, артели, товарищества по общественной обработке земли (ТОЗы). Члены колхозов должны были вести совместно хозяйство, на принципе обобществления средств и продуктов производства. На практике в колхозах не только не была обобществлена запашка всей земли, но даже часто земли не засевались сообща. В объединенных хозяйствах не существовало (кроме коммун) обобществления продуктов производства, как предусматривал устав, и не производились отчисления от прибыли для дальнейшего развития коллективного хозяйства. Самарский губисполком отмечал, что по существу ни одно коллективное хозяйство не выполняет принятых им уставов [4].
Организация коммун началась с 1918 года и происходила в основном по инициативе представителей Советской власти в деревне. Земледельческие коммуны определялись Советской властью как «маленькие части общенародной промышленности» [5]. Многие коммуны того времени создавались из близких и дальних родственников [6]. Состав коммун был довольно пестрым, поэтому иногда они достигали значительных размеров. В Самарской губернии существовала Новоузенская сельскохозяйственная рабочая коммуна, образованная по инициативе волостного совета депутатов. В нее входило 8474 человека, но лишь 1887 из них были земледельцами [7].
На 1 октября 1924 г. в Самарской губернии насчитывалась 21 коммуна, за год возникло 15, в 1925 – 17 [8]. В Ульяновской губернии в 1923 году насчитывалось 28 коммун, в 1924 – 20, 1925 – 24, 1926 – 27 [9].
В уставах коммун проводились коммунистические идеи. «Всякое вознаграждение, полученное членом коммуны за его труды, примененные вне пределов ее хозяйства, должно было быть передано в общее распоряжение коммуны» [10]. При ликвидации коммуны только предметы личного пользования оставались на руках. Все остальное имущество: земля, постройки, скот, орудия труда, запасы семян, вся домашняя утварь и запасная одежда поступало в распоряжение уездного земельного комитета. Вопрос о его выдаче бывшему коммунару решался уездным земотделом.
Характеризуя социальный состав членов коммун, большинство сообщений с мест отмечало, что членами коммун являются беднейшие крестьяне, многие из которых раньше работали в комбедах. Крестьяне писали, что коммунары «терпят массу лишений. Внешний вид коммунаров самый отчаянный – это какие-то цыгане в лохмотьях, мало, где есть керосин. Живут почти все еще по 2–3 семьи в комнате, и о каких-нибудь удобствах, уюте приходится мечтать» [11]. Обеспеченность коммун продуктивным рабочим скотом на одного домохозяина была самая низкая, в то время как посевная площадь превышала единоличные хозяйства. По Самарской губернии к началу 1927 года на одно единоличное хозяйство приходилась 1,07 единиц рабочего скота и 0,8 молочного, в артелях соответственно эти цифры достигали 2–2,6 ед. и 1,3–1,7 ед., в коммунах – 1 и 0,3 единицы соответственно [12].
В первый год нэпа налоговое обложение для многих коммун оказалось непосильным в связи с тем, что они были приравнены к середняцким крестьянским хозяйствам без учёта их социального состава и экономической мощи. Впоследствии они получили скидки при взимании налога.
Устойчивое число коммун в статистических сведениях не показывает процессов, происходивших в самих коммунах. Оставаясь на бумаге как изначально существующие, многие коммуны к концу 20-х годов реально уже таковыми не являлись. Например, в Бугурусланском уезде Самарской губернии за 7 лет (с 1921 по 1928 гг.) в сельскохозяйственные коммуны вступило 453 человека, а выбыло 445. Таким образом, состав коммуны обновился полностью [13].
Зачастую коммуны распадались. Причины распада коммун были самые различные: от нежелания ее членов обобществлять жен до разногласий по приоритетным направлениям ведения хозяйства. Нередки были случаи расхищения имущества и денежных поступлений руководителями коммун. Главной причиной являлось несоответствие целей коммун желаниям крестьянства усилить свое хозяйство.
Обследования колхозов, произведенные в 1926 и 1927 гг., показали, что крестьяне в объединениях преследовали лишь материальные выгоды: получить кредит на скот, захватить лучший участок земли. Входя в артель, они по-прежнему оставались единоличниками. По своему составу колхозы были малочисленными по 30–50 человек (реже 70 человек), т. е. включали до 10 хозяйств. Крестьяне, возмущенные тем, что колхозам предоставлялись льготы, писали: «Сельскохозяйственные артели и коллективы числятся на бумаге, получают большие кредиты, делят их между собой, захватывают лучшую землю и не выполняют взятых на себя обязательств» [14].
С 1925 года рост числа колхозов был незначительным. Наблюдался чаще обратный процесс: самоликвидация или переход в разряд коллективов с менее обобществленным производством и потреблением. Уменьшение количества коммун и артелей было связано с сохранением в них устаревшего устава 1919 года, где сохранялся коммунистический лозунг «от каждого по способностям, каждому по потребностям». На практике же в большинстве объединений превалировал способ распределения доходов по едокам. Большинство колхозов изначально создавалось с перспективой ведения единоличного хозяйства. Это обрекало их не на укрепление и дальнейшее существование, а на ликвидацию в процессе усиления входящих хозяйств. Из 170 различных коллективных хозяйств, имевшихся в 1924 году, в Самарской губернии землеустроилось лишь 18. Резкое уменьшение в 1926 году числа колхозов объясняется тем, что многие объединения задолго до их ликвидации на практике уже не существовали.
Характерно, что увеличение с 1927 по 1928 гг. процента вовлеченного вколхозы населения (по Самарской губернии с 4,3 до 8,3%) произошло за счет простейших форм – товариществ по общественной обработке земли. Крестьянство устраивала такая форма объединений, где сохранялась их индивидуальная направленность [15, с. 39].
По имеющимся документам трудно определить, какая из причин несостоятельности колхозов была главной. Автор склонен видеть ее в том, что в условиях экономической стабилизации более мощные хозяйства предпочли обособиться. Существование колхозов оправдывалось скорее идеологическими соображениями, чем экономическими. Реально оценить экономические возможности колхозов не представляется возможным. В годы нэпа не были подвергнуты статистическому анализу и не проводились обследования по ряду таких важных показателей, как объем производства сельскохозяйственной продукции, рентабельность, доходность хозяйств. Проследить динамику роста произведённого продукта также затруднительно. В большинстве хозяйств урожай не обобществлялся, а использовался индивидуально. В колхозах не учитывались «второстепенные» отрасли сельского хозяйства: птицеводство, пчеловодство, рыболовство и неземледельческие заработки. Более высокие показатели колхозов, по сравнению с единоличными хозяйствами, в отчётах не соответствуют сообщениям с мест.
По степени обобществления колхозы в конце двадцатых годов более походили на временные объединения единоличных крестьянских хозяйств с целью совместного использования предоставленных правительством кредитов, семенных ссуд, орудий труда. Проведенное обследование коллективных хозяйств Самарской губернии в 1926 году показало, что из 113 обследованных кооперативных объединений в 65,5% – имелись отдельные элементы обобществления, в 34,5% никаких признаков коллективизации не было обнаружено [16]. Обобществление не стало обязательным условием для всех членов колхозов. Степень обобществления отдельных элементов хозяйства можно проследить по данным 1928 года.
Таблица 1
Степень обобществления отдельных элементов коллективных хозяйств.
Самарский округ (1928) [15, 39]
Виды колхозов |
Процент обобществления |
|||||
земли |
пашни |
посева |
построек |
«мёртвого» |
скота |
|
Коммуна |
100 |
100 |
100 |
100 |
100 |
100 |
Сельскохозяйственная артель |
35,3 |
27,2 |
20,4 |
2,6 |
54,3 |
1,6 |
ТОЗ |
28,2 |
21,8 |
16,1 |
0,6 |
69,2 |
1,7 |
Полное обобществление было произведено только в коммунах. В сельскохозяйственных артелях и ТОЗах обобществление построек и скота было незначительно. Более высокая степень обобществления инвентаря объясняется тем, что в общем пользовании находился инвентарь, предоставленный государством. При значительных земельных наделах обобществленная часть посева составляла в среднем чуть более 20% и преимущественно за счет травяного клина.
В колхозах норма надела на одну душу населения составляла от 4,3 дес. – до 6,28 дес. земли, норма посева по пяти главным хлебным культурам – от 1 до 1,5 дес. Эта величина превышала средний размер посева на душу в единоличных хозяйствах на 0,81 дес. В 1926 году в среднем на каждого едока коммуны приходилось 4,7 дес. земли, артели – 3,1 дес. и ТОЗов – 1,9 дес.
Расчеты, приведенные в табл. 2, показывают, что посевная площадь на одного работника на 20% превышала ее размер на едока. Это объясняется не только большим наделом, но и более высоким процентом нетрудоспособного населения в коллективных хозяйствах.
Таблица 2
Распределение земли в колхозах по Самарской губернии (1925) [17]
Вид земли |
На один колхоз (дес.) |
На одного едока (дес.) |
На одного работника (дес.) |
Общая площадь |
177 |
3,78 |
7 |
Посев |
47 |
0,98 |
1,8 |
Отношение к площади землепользования |
26,5% |
26,1% |
46% |
Трудоспособное население в колхозах Самарской губернии в 1925 году составило 37,5% (табл. 3), соответственно, нетрудоспособное – 62,5%. В Ставропольском уезде Самарской губернии на 1 июня 1922 года существовало 4 коммуны и 27 сельскохозяйственных артелей. В них состояло 1549 крестьян, из которых 660 человек трудоспособного населения и 889 – нетрудоспособного, что составляло 59,4% от общего числа колхозников. В среднем же по уезду нетрудоспособное население среди крестьянства уезда соответствовало 29,5% [18].
Таблица 3
Соотношение трудоспособного и нетрудоспособного населения в колхозах Самарской губернии (1925) [19]
Уезды |
Колхозы |
В них |
||||
всего населения |
трудоспособного |
нетрудоспособного |
% трудоспособного |
% нетрудоспособного |
||
Самарский |
105 |
7140 |
2520 |
4620 |
35,3 |
64,7 |
Бузулукский |
48 |
3368 |
1508 |
1860 |
44,8 |
55,2 |
Пугачёвский |
61 |
3965 |
1403 |
2562 |
35,4 |
64,6 |
Всего |
214 |
14473 |
5431 |
9042 |
37,5 |
62,5 |
Расчеты, произведенные по данным, учитывающим все сельское население губернии, позволяют сделать вывод, что процент нетрудоспособного населения в колхозах был на 16% больше, чем в среднем по крестьянским хозяйствам.
На одну голову рабочего скота в колхозах в среднем по Самарской губернии в 1926 году приходилось 7,8 дес. землепользования и 2 дес. посева, в то время как в индивидуальных крестьянских хозяйствах – 5,6 дес. посева [20]. Крайне низкая трудовая нагрузка на рабочий скот, большие размеры посевов в колхозах, приближение пропорций посевных культур к индивидуальным крестьянским хозяйствам показывают, что развитие колхозов сохраняло экстенсивный характер.
Не произошло значительных изменений и с появлением в деревне тракторов. Из-за дороговизны техники (цена трактора на 1924 год – 200 рублей), необходимости выплачивать кредиты в течение двух лет, малого объёма выполненных работ, применение тракторов не окупало произведенных на них затрат. По определению Плановой комиссии Самарской губернии в 1924–1925 сельскохозяйственном году вспашка 1 дес. трактором обходилась в 6 руб. 68 коп., лошадьми – 6 руб. 1 коп., волами – 5 руб. 40 коп. [21].В 1921 году на всю Симбирскую губернию в Земотделе имелось два трактора. Один из них был пущен весной 1920 года в коммуне «Засорье» и вспахал 25 дес. земли [22]. В Постановлении от 11 января 1924 г. правительство предложило государственным и кооперативным организациям устанавливать цены на машины и сельскохозяйственные орудия не выше довоенных, а также отпускать их в кредит сроком от 1 года до 5 лет [23].Для большего охвата населения техникой организовывались тракторные прокатные пункты и машинные товарищества. В Самарскую губернию в 1923 году было введено 39 тракторов, в 1924 – 50. В течение зимы было получено ещё 99 тракторов [24]. На январь 1926 г. их насчитывалось 329 [25].
В колхозах с середины 20-х годов наметилась тенденция к уменьшению числа входящих в них хозяйств. Если в 1925–1926 гг. среднее количество крестьянских хозяйств превысило 20, то в 1927 году эта цифра составляла 14,1 [15, с. 64].
Недостаток инвентаря и скота в мелких хозяйствах, необходимость в связи с этим вести хозяйство чужими средствами производства, связанная с последним неустойчивость хозяйств определили кооперирование как «основное условие сохранения и укрепления в качестве самостоятельных производителей для данной категории крестьянства» [26].Такие хозяйства выделялись в большинстве своем с переселением (24%), частично же группировались в составе селений без переселения (15%) [27].
К 1928 году 21,1% населения Средневолжской области было охвачено различными формами кооперации. Размеры их определились: 5–10 хозяйств – самые мелкие, средние – 18 хозяйств. Создавались подсобно-производственные кооперативы: по сбыту и переработке сельхозпродуктов, молочные, маслодельные, картофелетерочные, садово-огородные, льноводческие, смешанные кредитные товарищества.
15 декабря 1928 г. ЦИК СССР принял «Общие начала землепользования и землеустройства». Правильной землеустроительной политикой открыто объявлялось увеличение числа дворов, объединённых в колхозы с выделом лучших земель, сокращение дальноземелья для основной массы бедняков и середняков, выделение зажиточной части граждан общества группами на дальние поля с тяжёлой почвой.
Итак, к 1928 году были четко определены два сектора в деревне: социалистический сектор и частное индивидуальное хозяйство. Первый включал совхозы и колхозы: коммуны, обобществленные артели. К частному индивидуальному хозяйству были отнесены община и некооперированные поселки. Земледельческие кооперативы, специальные товарищества были отнесены в особую группу кооперативных объединений. Боязнь бросить крестьян в руки частного капитала, а еще более нежелание потерять монополию на хлебном рынке – явились причиной усиленного внимания к социалистическому сектору в деревне. К тому же сохранение принципов социальной справедливости в обществе в период нэпа возможно было лишь при условии организации хозяйств, не включённых в естественные экономические отношения. Земельное поравнение в совокупности с социально-классовой политикой государства тормозило капитализацию деревни и процесс дифференциации хозяйств.
Библиографический список и примечания
- Российский государственный архив экономики России (РГАЭ). – Ф. 478. – Оп. 2. – Д. 293. – Л. 63.
- Тольяттинский Государственный Архив (ТГА). – Ф. 81. – Оп. 1. – Д. 61. – Л. 6.
- Лацис, М.И. Десять лет борьбы за новую деревню/ М.И. Лацис. – М. : Новая деревня, 1928. – С. 57.
- Государственный Архив Самарской области (ГАСО). – Ф. 81. – Оп. 1. – Д. 161. – Л. 116.
- Нормальный Устав сельскохозяйственных производительных коммун. – М., 19 февраля 1919. – Л. 4.
- Гришаев, В.В. Сельскохозяйственные коммуны Советской России 1917–1929 гг. / В.В. Гришаев. – М., 1976. – С. 22.
- РГАЭ. – Ф. 478. – Оп. 13. – Д. 74. – Л. 3.
- ГАСО. – Ф. 81. – Оп. 1. – Д. 731. – Л. 124
- Государственный Архив Ульяновской области (ГАУО). – Ф. 200. – Оп. 2. – Д. 1014. – Л. 56–58.
- Нормальный Устав сельскохозяйственных производительных коммун. М., 19 февраля 1919. – Л. 9.
- ГАСО. – Ф. 236. – Оп. 4. – Д. 137. – Л. 66.
- ГАСО. – Ф. 233. – Оп. 11. – Д. 186. – Л. 92.
- ГАСО. – Ф. 81. – Оп. 1. – Д. 731. – Л. 124.
- ГАСО. – Ф. 81. – Оп. 1. – Д. 928. – Л. 31.
- Самарский округ Средневолжской области. Обзор хозяйства. – Самара.1929.-С. 39.
- Спектор, Г.В. Землеустроенная деревня / Г.В. Спектор // Вестник Среднего Поволжья. – 1926. – № 3. – С. 55.
- Таблица составлена и рассчитана по материалам ГАСО. – Ф. 83. – Оп. 1. – Д. 731. – Л. 127.
- ТГА. – Ф. 83. – Оп. 1. – Д. 26. – Л. 210 (расчёты произведены автором).
- Таблица составлена и рассчитана по материалам Самарский округ Средневолжской области. Обзор хозяйства. – Самара, 1929. – С. 44–45.
- ГАСО. – Ф. 81. – Оп. 1. – Д. 997. – Л. 127.
- Статистический обзор 1924–1925 гг. – Самара, 1926. – С. 246.
- РГАЭ. – Ф. 478. – Оп. 13. – Д. 141. – Л. 3.
- РГАЭ. – Ф. 478. – Оп. 2. – Д. 359. – Л. 45.
- Государственный Архив Российской Федерации (ГАРФ). – Ф. 7820. – Оп. 1. – Д. 13. – Л. 102.
- Статистический сборник. – Самара, 1929. – Л. 104.
- Гайстер, А. Расслоение советской деревни / А. Гайстер. – М., 1928. – С. 110.
- Обзор состояния с/х Самарской губернии 1924–1925 гг./ – Самара.1926. – С. 132.