Бовыкин B. И. Экономическая политика царского правительства и индустриальное развитие России. 1861-1900 гг.

Бовыкин B. И. Экономическая политика царского правительства и индустриальное развитие России. 1861-1900 гг. // Экономическая история: Ежегодник. 2002. — М.: «Росспэн», 2003. С. 9-32

От редколлегии

Предлагаемая вниманию читателей статья профессора, доктора исторических наук Валерия Ивановича Бовыкина (1927-1998 гг.), очевидно, была написана на рубеже 1980-х — 1990-х гг., однако она не потеряла своей актуальности и научной значимости. В современ­ной западной исторической науке своеобразное второе рождение пере­живает сейчас концепция экономического развития дореволюционной России видного американского историка А.Гершенкрона, вызвавшая в свое время продолжительные дискуссии в советской и зарубежной ис­ториографии. Критическое осмысление этой теории, дополненное сравнительным анализом взглядов А.Гершенкрона, Т. фон Лауэ и И.Ф.Гиндина, позволило В.И.Бовыкину обоснованно интерпретиро­вать многие спорные моменты индустриального развития России и сформулировать в сжатом виде свое понимание данной проблемы. Оригинальная и аргументированная концепция, четко обозначенные позиции В.И.Бовыкина несомненно вызовут интерес у современных специалистов по экономической истории России.

Статья из архива В.И.Бовыкина подготовлена к публикации И.В.Поткиной и С.А.Саломатиной.

В экономической истории России нет, наверное, другого во­проса, который вызывал бы столько споров, как вопрос об оценке пореформенной экономической политики самодержавия. Отражая в своих истоках реакцию современников на действия царского правительства, эти споры продолжались и после того, как те или иные правительственные меры заслонялись более злободневными проблемами. Важнейшие из этих мер, оказавшие длительное вли­яние на развитие страны, становились объектом ретроспективного исторического изучения. Если при оценке экономической полити­ки самодержавия современниками во внимание принимался ре­зультат ее непосредственного воздействия на функционирование народного хозяйства страны и производственные отношения в об­ществе, то при историческом анализе все большее значение при­обретал учет отдаленных и опосредованных последствий этой по­литики.

Споры о роли экономической политики правительства в инду­стриальном развитии России заняли заметное место в историографии последнего 30-летия как советской, так и зарубежной. Они продолжаются и сейчас, что исключает возможность однозначного освещения проблемы и обусловливает необходимость отражения различных точек зрения. Однако сложность такого отражения со­стоит в том, что никто не может претендовать на абсолютную объ­ективность при изложении чужих мнений. К тому же противоес­тественно излагать противоположные мнения, не выражая своего отношения к ним, т.е. не занимая какой-то позиции в происходя­щем споре. Не претендует ни на абсолютную объективность, ни на полную нейтральность и автор этих строк.

Следует также отметить, что накопившаяся историческая лите­ратура, посвященная различным вопросам экономической полити­ки самодержавия во второй половине XIX в., слишком обширна, чтобы можно было при ее анализе избежать схематизации и упро­щений.

***

Исследователи, занимавшиеся изучением пореформенной эко­номической политики царского правительства, давно обратили внимание на то, что высшая власть, тормозя процесс капиталис­тической эволюции аграрного строя страны 1, в то же время спо­собствовала развитию промышленности2. Отметил это и П.И.Лященко в своем труде «История народного хозяйства СССР», как бы синтезировавшем основные результаты изучения экономической истории России в советской историографии к на­чалу 1950-х гг. Он писал: «Вся народохозяйственная, податная, бюджетная, финансовая, кредитная политика государства, покро­вительствующая развитию капиталистической промышленности, вся внешнеторговая таможенная политика, железнодорожная та­рифная политика, вся международная внешняя политика, все от­ношения с международным капиталом были направлены на цели защиты интересов буржуазии и развития капиталистической про­мышленности в стране. Но часто эти цели вступали в конфликт с классовой политикой самодержавия — с покровительством земле­владельческому дворянству»3. Констатировав наличие такого кон­фликта, Лященко развел конфликтующие компоненты экономи­ческой политики правительства — аграрную политику и промыш­ленную политику — не только по разным главам, но даже по раз­ным томам своего труда. Охарактеризовав в заключительной главе первого тома реформу 1861 г., он в главе «Государственное хозяй­ство и экономическая политика периода промышленного капита­лизма», помещенной во втором томе, уже не вернулся к аграрной политике. Говоря здесь о направлениях экономической политики правительства в 1860-1890-е гг., Лященко ведет речь о его отно­шении к железнодорожному строительству, о таможенной полити­ке, государственном бюджете, поощрении промышленности и т.п., но совершенно не касается сельского хозяйства4. В его освещении пореформенная экономическая политика самодержавия носила вполне буржуазный характер, эволюционируя от фритредерства к протекционизму. Олицетворявший экономическую политику 1860-1870-х гг. министр финансов М.Х.Рейтерн «был убежденным сторонником частнохозяйственной деятельности и инициативы и противником государственного хозяйства, особенно, например, в области железнодорожного строительства, банкового дела и пр.»5 Он способствовал строительству железных дорог, предоставляя частным железнодорожным обществам концессии и ссуды, поощ­рял организацию коммерческих банков и развитие черной метал­лургии6. Пришедший в 1881 г. на пост министра финансов Н.Х.Бунге был, по словам Лященко, «одним из наиболее видных проводников буржуазной экономической политики в России»7. Его сменил «ставленник буржуазии И.А.Вышнеградский (выдаю­щийся инженер-механик, автор ряда солидных научных трудов)», который «продолжая осуществление задач укрепления «националь­ной системы» русского капитализма …усиленно проводил полити­ку привлечения иностранного капитала в русскую промышлен­ность, усиления таможенного протекционизма, увеличения кре­дитных операций, укрепления устойчивости русской валюты»8. Наконец, «эта политика промышленного капитализма нашла наи­более законченное выражение в деятельности министра финансов С.Ю.Витте — крупнейшей фигуры среди «государственных деяте­лей» и царских министров за все последнее полустолетие сущест­вования империи… В 90-х годах государственная экономическая политика приобретает наиболее законченное выражение интересов промышленно-капиталистического развития»9.

Лишь в конце главы Лященко вновь вспомнил о том, что «в России 90-х годов капиталистическое содержание все еще разви­валось в старой, «самодержавной», помещичьей, полукрепостнической оболочке, сильнейшим образом тормозившей дальнейший ход капиталистического развития». Далее он продолжил: «В инте­ресах промышленной буржуазии было возможно более скорое и полное уничтожение всякого рода крепостнических пережитков, препятствующих свободе капиталистического развития, уничтоже­ние остатков полукрепостнических отношений в деревне, развитие товарности и увеличение емкости деревенского рынка. Интересы руководящей крепостнической части помещичьего класса шли по линии закрепления сословной изолированности крестьянства, со­хранения его земельной тесноты и полукрепостнических способов эксплуатации»10.

Почему же руководящая консервативная часть помещичьего класса, олицетворявшаяся царским правительством, проводила по­литику промышленно-капиталистического развития? Свои ответы на этот вопрос предложили в 1950-1960-е гг. американские исто­рики А.Гершенкрон и Т. фон Лауэ и советский историк И.Ф.Гиндин.

Гершенкрон интерпретировал экономическую политику цар­ского правительства с позиций концепции «стадий экономической отсталости», выдвинутой им в начале 1950-х гг. для объяснения отличий в механизме индустриализации разных стран в зависи­мости от того, в какой степени в них созрели необходимые пред­посылки для рывка в промышленном развитии. Отмечая, что «процесс индустриализации, распространившийся на отсталую страну, значительно отличался по сравнению с более передовыми странами»11, он объяснял эти отличия действием «учрежденческих инструментов», выполнявших функцию заменителей недостающих предпосылок. Причем характер этих «учрежденческих инструмен­тов» зависел от стадии относительной отсталости индустриализую­щейся страны. При недостатке в ней капиталов роль заместителя играют банки. Этот вариант анализировался Гершенкроном на примере Германии. Если же отсталость была более глубокой, то для замещения недостающих предпосылок требовалось вмешатель­ство государства. Типичный пример такой страны Гершенкрон увидел в России. Экономическая политика самодержавия пред­ставлялась ему главной движущей силой индустриального разви­тия России: заменив недостаток в стране капиталов, рынка сбыта, рабочей силы и предприимчивости, она обеспечила возможность индустриализационного рывка, происшедшего в последнем 15-ле­тии XIX века12.

Была ли забота о развитии промышленности главным направ­лением экономической политики российского правительства? Со­здается впечатление, что Гершенкрон как бы противопоставлял два этапа пореформенной экономической политики самодержавия: с 1861 г. до середины 1880-х годов, когда ее основное содержание составляло осуществление реформы, и следующее 15-летие, опре­деляющей чертой которого стал проводимый Вышнеградским и Витте курс на индустриализацию. В его трактовке экономическая политика на первом ее этапе создавала препятствия для индустри­ального развития, на втором — преодолевала их. Гершенкрон по­ложительно оценивал факт отмены крепостного права в России13, но считал, что в России его значение было парализовано сохране­нием и даже укреплением общины14. Уточняя в полемике с И.Н.Олегиной свою точку зрения, он писал: «Я прежде всего ут­верждал…, что отмена крепостного права, чрезвычайно усиливая позиции общины, создавала в рамках аграрной реформы специфи­ческий фактор отставания, вызвавший замедление индустриально­го развития страны»15. Поэтому «аграрная реформа в целом яви­лась препятствием для индустриализации»16 Отсюда проистекало его убеждение в том, что «российский рывок (в развитии промыш­ленности в 90-е годы XIX в. — В.Б.) фактически был результатом действий правительства, а не следствием аграрной реформы»17.

По мнению Гершенкрона, «творцы российской реформы рас­сматривали индустриализацию как явление нежелательное или во­обще были к ней безразличны»18. Что же в таком случае побудило царское правительство в середине 1880-х гг. взять курс на инду­стриализацию? Как полагает Гершенкрон, «правительственная за­интересованность в индустриализации в значительной мере осно­вывалась на его политике в военной области»19. Более того, «движимое своими военными интересами», российское государство «приняло на себя роль основного агента по ускорению экономи­ческого прогресса в стране»20.

Толчок к этому Гершенкрон усмотрел в итогах русско-турец­кой войны 1877-1878 гг. «Поражение России, хотя бы и дипло­матическое, а не военное, после русско-турецкой войны и призна­ние того, что страна все еще не занимает твердой позиции перед лицом западной военной мощи, вновь навязанное российским го­сударственным деятелям, — пояснял он в своих лекциях «Европа в русском зеркале», — были, конечно, основными мотивами в раз­вертывании великого рывка российской индустриализации»21. А «основным рычагом политики ускорения индустриализации» стало «железнодорожное строительство государства», принявшее с сере­дины 1880-х гг. «беспрецедентные размеры»22. Эта политика осу­ществлялась за счет сельского хозяйства и прежде всего на сред­ства, полученные в результате ограбления крестьянства. «Инду­стриальный прорыв, наблюдавшийся в России в последнем деся­тилетии века, произошел в условиях тяжелого кризиса сельского хозяйства. В некоторой степени кризис был обусловлен тем обсто­ятельством, что финансирование индустриализации и снабжение сельскохозяйственными продуктами городов, а также экспорт этих продуктов оказались возможны за счет конфискации крестьянско­го дохода и в некоторой степени за счет исчерпания капитала…»23. «Российское государство под водительством Вышнеградского и Витте заключило крестьян в мощные тиски. Оно предоставило сельское хозяйство самому себе… Основной принцип правительст­ва заключался в том, чтобы конфисковать большую часть выпуска продукции крестьянского хозяйства, вместо того, чтобы предпри­нять активные шаги на пути подъема этого выпуска»24. «Противо­речие между прогрессирующим промышленным сегментом эконо­мики и относительно стагнирующим сельскохозяйственным сег­ментом» заключало в себе «опасность плохих последствий разного рода»25. В конечном итоге произошло «исчерпание платежеспособ­ности сельского населения» и «терпению крестьянства пришел конец»26. Этим Гершенкрон объясняет экономический кризис на­чала 1900-х гг. и революцию 1905 г. Такова в общих чертах пред­ложенная им схема «великого рывка» 1890-х годов.

Те же, в основном, черты характеризуют и гораздо более де­тальную картину индустриализации России в конце XIX в., нари­сованную в работах фон Лауэ27. Так же как и Гершенкрон, фон Лауэ пришел к выводу, что рост российской промышленности яв­лялся результатом экономической политики правительства, пред­ставляя собой своеобразную «революцию извне», что центральным направлением этой политики был курс на индустриализацию, что такое направление находилось в противоречии с аграрной полити­кой и осуществлялось за счет деревни, что побудительным моти­вом курса на индустриализацию послужили великодержавные внешнеполитические соображения, что его рычагом стало желез­нодорожное строительство. Имелись, разумеется, и отличия, но не в главном, а преимущественно в акцентах и деталях. Если, напри­мер, Гершенкрон связывал курс на индустриализацию с именами Вышнеградского и Витте, то фон Лауэ видел в нем результат эво­люции экономической политики государства после 1861 г. Куль­минацией этой эволюции, по его мнению, стала система Витте, но ее основы были заложены его предшественниками28.

Трактовка Гиндиным пореформенной экономической полити­ки и механизма российской индустриализации существенно отли­чалась от представлений Гершенкрона и фон Лауэ, хотя, на пер­вый взгляд, в их основе лежала одинаковая исходная идея. Ведь Гиндин тоже придавал первостепенное значение роли государства в индустриальном развитии России после отмены крепостного права. В поощрении роста крупной промышленности и утвержде­ния капитализма в народном хозяйстве страны он видел важней­шую функцию экономической политики самодержавия. Именно на основе изучения последней им была предложена концепция «государственного капитализма» в России, как феномена насажде­ния капитализма полуфеодальным государством. Но в отличие от Гершенкрона и фон Лауэ, Гиндин не рассматривал аграрное и промышленное направления экономической политики правитель­ства как альтернативные, взаимоисключающие. Наоборот, он об­ратил внимание на их взаимосвязь и органическое единство29.

Характеризуя пореформенную экономическую политику рос­сийского государства в своем труде «Государственный банк и эко­номическая политика царского правительства (1861 — 1892 годы)», Гиндин писал: «Классовая природа самодержавия определяла, что одной из важнейших целей экономической политики правительст­ва являлось возможно более длительное сохранение полукрепост­нических отношений в деревне. И в то же время сохранение и ук­репление политического господства крепостников-помещиков в период капитализма было возможно лишь при условии экономи­ческого роста страны, движения ее вперед по пути капитализма. Более того, само продление исторического существования полу­крепостнических латифундий стало возможным лишь путем их со­вмещения с капиталистическим развитием страны и некоторой перестройки этих латифундий на капиталистический лад». Вот по­чему «при всей противоречивости и непоследовательности эконо­мической политики царского правительства способствование ка­питалистическому развитию стало главным ее направлением»30.

Изучив и проанализировав экономическую политику прави­тельства в 1861-1892 гг., Гиндин показал, что уже тогда способ­ствование капиталистической перестройке сельского хозяйства и прежде всего помещичьих латифундий посредством форсирования железнодорожного строительства и насаждения тех отраслей про­мышленности, без которых последнее не могло обойтись, стало неотъемлемым компонентом этой политики. Отметив, что «госу­дарственная поддержка железнодорожного строительства не явля­лась особенностью России», что «во всех капиталистических стра­нах (кроме Англии) в период создания сети железных дорог правительства оказывали частным обществам значительную финансо­вую поддержку», Гиндин констатировал: «В России в 60-х — 70-х го­дах сложилась своеобразная система частного железнодорожного хозяйства с самым широким государственным участием и всесто­ронней поддержкой железнодорожных дельцов ради создания в кратчайший срок сети дорог»31. Вместе с тем «с конца 1860-х го­дов главным направлением государственного вмешательства в об­ласти промышленности становится форсирование создания и раз­вития «железнодорожной промышленности» (транспортного маши­ностроения и рельсового производства), а также предприятий военной промышленности… В отношении других отраслей про­мышленности государственное вмешательство ради систематичес­кого форсирования их развития не проводилось»32. Исключение составляла поддержка казенными средствами отдельных дельцов-учредителей, деятельность которых, по мнению высших прави­тельственных чиновников, имела «государственное значение»33.

В целом, как писал Гиндин, «при стихийных процессах «уси­ленного роста капитализма снизу» насаждение его сверху имело в широком историческом плане второстепенное значение. По самой своей сущности прямое государственное вмешательство локализо­валось в отдельных отраслях, сосредоточивалось на немногих предприятиях. Поэтому при исследовании конкретных фактов приходится говорить не о насаждении капитализма вообще, а о насаждении отдельных отраслей или отдельных предприятий». К тому же меры царского правительства «ускоряя в некоторых отно­шениях капиталистическое развитие России… усиливали его про­тиворечия, создавали дополнительные препятствия этому разви­тию»34. С этими наблюдениями Гиндина резко контрастировал его вывод о том, что «вынужденное сделать главным направлением своей экономической политики развитие капитализма, царское правительство оказывало определенное влияние на его ускоре­ние»35. Подобное противоречие в оценке экономической политики самодержавия, в какой-то мере отражавшее диалектическую про­тиворечивость ее содержания, мы находим и в последующих рабо­тах Гиндина при разъяснении им его концепции «государственно­го капитализма». Так, в статье «Государственный капитализм в России домонополистического периода» он писал: «Государствен­ный капитализм в конкретных условиях пореформенной России, с ее сильнейшими крепостническими пережитками и многоуклад­ной экономикой практически способствовал ускорению развития капитализма. Однако это лишь частично возмещало задержки в росте капитализма в России по сравнению со странами, где бур­жуазная революция ликвидировала остатки феодализма и домоно­полистический капитализм развивался в условиях «свободной кон­куренции». Российский госкапитализм был рассчитан не только на ускорение экономического развития страны, но и на дальнейшее сохранение крепостнических пережитков»36.

Концепции Гершенкрона — фон Лауэ и Гиндина оказали на­столько большое влияние на последующую разработку проблемы — первая — в западной историографии, а вторая — в совет­ской, что эта разработка, как мне представляется, пошла по пути их верификации. Причем такая верификация происходила как бы параллельно: в западной историографии проходила проверку кон­цепция Гершенкрона и фон Лауэ, в советской — концепция Гин­дина.

Долгое время западные исследования в большей своей части игнорировались в СССР. Если они и удостаивались здесь вни­мания, то, как правило, для выражения несогласия и обвинений в искажении исторической действительности37. Атмосфера идео­логической войны накладывала свой отпечаток и на отношение западных историков к советским исследованиям. Это проявля­лось, в частности, в их стремлении дистанцироваться от результа­тов советских исследований38. Однако и советские и западные ис­торики разрабатывали, по существу, одни и те же научные проблемы.

Пожалуй, никем, даже среди последователей Гершенкрона, не был воспринят без тех или иных оговорок его тезис об отсутствии в пореформенной России предпосылок индустриального развития, обусловившем особую роль государства, политика которого долж­на была выполнить функции заместителя этих предпосылок. Ав­торы ряда работ, опубликованных еще в первой половине 1960-х гг., — У.Хендерсон, Г.Эллисон, Р.Порталь, не отрицая тор­мозящего влияния общины, все же, в отличие от Гершенкрона, считали, что реформа 1861 г. способствовала модернизации рос­сийской деревни и тем самым — созданию условий для роста промышленности39. Это мнение получило солидное обоснова­ние в последующей литературе, благодаря исследованиям У.Блэквелла, М.Фэлкуса, А.Милварда и С.Сола, Ю.Палло, П.Гетрелла, Р.Рудольфа и др.40 Они показали, в частности, что предпо­сылки индустриализации стали складываться еще до реформы 1861 года.

Пониманию взаимодействия объективных и субъективных фак­торов индустриализации способствовало эмпирическое изучение конкретных процессов экономического и, в частности, промыш­ленного развития страны (динамики роста производства, нацио­нального дохода, накоплений, эволюции отраслевой и региональ­ной структуры народного хозяйства, развития кредита, торговли, транспорта), существенный вклад в которое внесли Р.Голдсмит, Д.Вествуд, Р.Порталь, О.Крисп, А.Каган, У.Блэквелл, П.Грегори, К.Байт, П.Гетрелл и др.41 Оно показало, что подъем железнодо­рожного строительства начался не с середины 80-х годов XIX в., а еще с конца 60-х годов, что начало роста промышленности также неправильно датировать 80-ми годами, что структура рос­сийской промышленности, в которой преобладали текстильные и пищевое производства, свидетельствует об ошибочности утвержде­ния о том, будто в России ведущую роль в процессе индустриали­зации играла искусственно насаждавшаяся тяжелая промышлен­ность, что темпы роста национального дохода и капиталонакопления были выше, чем это предполагалось, что мнение Гершенкрона о низкой производительности российского сельского хозяйства не подтверждается полученными данными, что высокий уровень ин­вестирования произведенного совокупного продукта не может быть объяснен лишь государственным вмешательством, что мас­штабы государственного финансирования промышленности были ограниченными, что, с другой стороны, непроизводительные рас­ходы государства, будучи слишком велики, тяжелым бременем ло­жились на народное хозяйство страны, и многое другое.

Вместе с тем уже с конца 1960-х годов стала высказываться прямая или косвенная критика основного положения концепции Гершенкрона — фон Лауэ о решающей роли экономической по­литики царского правительства в индустриализации России. Тезис об искусственном характере индустриального развития России подверг сомнению И.Барель. «При таком видении, — писал он, — главным фактором русского развития становится государство, а история русского развития сводится тогда к хронике промышлен­ной политики»42.

А.Каган, не отрицая важной роли царского правительства в ин­дустриализации России, усматривал ее, во-первых, в содействии развитию внутреннего транспорта, и, во-вторых, в создании усло­вий для притока иностранного капитала в российскую промыш­ленность. Он отмечал, что «расходы на строительство железных дорог были единственной крупной статьей правительственных рас­ходов на индустриализацию». По сравнению с ними правительст­венные субсидии промышленности были невелики и к тому же «крайне неравномерны». Это «оказывало вредное воздействие на экономику, которая развивалась неравномерно»43. Что касается привлечения иностранного капитала, ради которого был введен в России золотой стандарт, то оно, по мнению Кагана, достигалось слишком дорогой ценой. Но, как полагал Каган, это был, по-ви­димому, единственно возможный путь индустриализации страны при сохранении в ней политического режима, являвшегося глав­ным препятствием для ее промышленного развития44. В итоге роль экономической политики государства в освещении Кагана выгля­дела скорее отрицательной, чем положительной.

Дж.МакКей увидел позитивное значение экономической поли­тики царского правительства лишь в создании условий для ино­странного предпринимательства. Опровергая утверждения о якобы осуществлявшейся высшей властью индустриализации России он писал: «Непосредственно сооружение железных дорог и субсиди­рование частного железнодорожного строительства, составлявшие важнейшую сферу производительной деятельности правительства между 1880 и 1900 гг., т.е. в период наибольшего размаха стро­ительства, поглотило немногим более миллиарда рублей. Эта сумма не превышала доход правительства от таможенных сборов за ввоз чая, кофе, алкогольных напитков, соли и селедки в ука­занные годы. Иначе говоря, государство израсходовало за данный период на железнодорожное строительство не более 5% своего бюджета. Между тем это была единственно крупная статья его рас­ходов на цели индустриализации»45.

Свое несогласие с положениями концепции Гершенкрона вы­разили в дальнейшем также П.Грегори и П.Гетрелл — авторы наи­более обстоятельных исследований, освещающих процессы эконо­мического развития пореформенной России46.

Следует отметить, что мнения критиков концепции Гершен­крона, возражавших против тех или иных ее положений, были дале­ко не идентичны, что получило, в частности, выражение в споре по вопросу о значении введения золотого обращения в России, вспых­нувшем на страницах «Journal of Economic History» в 1970-е гг. Опуб­ликованная здесь статья Х.Баркая, поддерживавшего идею Кагана о чрезмерной цене введения золотого стандарта в России, вызвала полемические отклики И.М.Драммонда, а также П.Грегори и Дж.Сейлорса, обративших внимание на уязвимость его аргумента­ции47.

Сомнения в обоснованности концепции Гершенкрона — фон Лауэ породило и изучение социальных аспектов российской инду­стриализации и прежде всего изучение предпринимателей и пред­принимательства в России, получившее в 1960-1980-е гг. на За­паде широкий размах. Его результаты отражены во многих книгах и статьях: Дж.МакКея, Т.Оуэна, А.Рибера и др.48 Они показали, что политика правительства по отношению к буржуазии была про­тиворечивой, так как, способствуя обогащению отдельных дель­цов, она препятствовала формированию класса в целом, что про­цесс формирования российской буржуазии шел по преимуществу естественным путем и дал наибольшие результаты в тех отраслях и регионах, где меньше ощущалось непосредственное вмешатель­ство властей. Названные выше историки отмечали, что существен­ным элементом этого процесса явилась иммиграция предпринима­телей из-за границы, наблюдавшаяся задолго до введения в России золотого стандарта, поскольку иностранный капитал привлекали сюда не столько меры правительства, сколько возможности рынка49.

В итоге, как мне представляется, схема Гершенкрона — фон Лауэ не выдержала экзамена эмпирических исследований.

***

Верификация концепции Гиндина советскими исследователя­ми шла в двух направлениях. Первое составляло изучение объек­тивных процессов капиталистического развития России и ее инду­стриализации во второй половине XIX в.: отделения промышлен­ного производства от сельского хозяйства50, становления промыш­ленности в индустриально-отсталых районах, а также в отраслях, не пользовавшихся особой заботой царского правительства51, ут­верждения машинной индустрии52, эволюции организационных форм промышленного предпринимательства53, формирования бур­жуазии54. Это изучение подтвердило наблюдение Гиндина об ограниченном, локальном и преходящем характере непосредственно­го насаждения царским правительством некоторых видов промыш­ленного производства, составлявшего характерную черту россий­ской индустриализации, показав спонтанный, естественный харак­тер возникновения большинства отраслей промышленности и раз­вития промышленного предпринимательства в России. Оно вы­явило также новые доказательства того, что политика государства, способствуя становлению отдельных отраслей промышленности и создавая условия для ее развития в целом, вместе с тем сковывала, ограничивала свободу этого развития.

Второе направление верификации концепции Гиндина — не­посредственное исследование экономической политики царского правительства. Среди порожденных им работ особый интерес в данном контексте представляет книга Л.Е.Шепелева «Царизм и буржуазия во второй половине XIX века. Проблемы торгово-про­мышленной политики» (Л., 1981), а также написанные Б.В.Ананьичем главы об экономическом развитии пореформенной России и экономической политике царского правительства в коллектив­ном труде «Кризис самодержавия. 1895-1917» (Л., 1984)55.

Характеризуя торгово-промышленную политику царизма Ше­пелев пишет: «Промышленная модернизация России осуществля­лась царским правительством ради достижения главной цели — поддержания государственного статуса страны при условии сохра­нения политического режима (самодержавия) и его классовой опоры — поместного дворянства… Идея заключалась в том, чтобы замедлить и смягчить капиталистическое перерождение деревни и дать дворянству возможность приспособиться к новым условиям… Решая задачу промышленного развития страны, царское прави­тельство стремилось не только ускорить его, но и направить (в желательном направлении) в условиях сохранения и в экономи­ческой, и в политической сферах жизни страны множества пережитков крепостничества, задерживавших органическое раз­витие экономики на капиталистической основе. В своих край­них проявлениях эта политика обычно квалифицировалась как искусственное насаждение крупной промышленности»56. Но прямое насаждение промышленности представляло, по мнению Шепелева, «скорее экстраординарное направление торгово-про­мышленной политики царского правительства»57. Что же каса­ется осуществлявшейся последним поддержки промышленного развития, то она «была необходима в России как средство хотя бы отчасти нейтрализовать отрицательное воздействие на это развитие множества неблагоприятных факторов и в первую очередь кре­постнических пережитков в экономической и политической сфе­рах жизни»58.

Трактовка промышленной политики царизма Ананьичем во многом совпадает с характеристикой Шепелева. Но, на мой взгляд, они не идентичны. «Уроки поражения в Крымской вой­не, — пишет Ананьич, — заставили русское самодержавие ради сохранения своего могущества и влияния в Европе взять курс на ускоренное развитие промышленности. Это определило общий ха­рактер экономической политики правительства в пореформенный период»59. Рассматривая политику Витте как наиболее последова­тельное воплощение этого курса, он вместе с тем отмечает: «Эко­номическая политика Витте была глубоко противоречива в своей основе, ибо для капиталистического развития страны он исполь­зовал средства и условия, порожденные феодальной природой су­ществовавшей в России системы государственного управления. Консерватизм «системы» Витте состоял в том, что она должна была способствовать укреплению экономического могущества самодержавия… Проводившееся Витте государственное вмешатель­ство в экономику часто оправдывалось необходимостью поддерж­ки неокрепшей еще частной инициативы, однако в действитель­ности оно далеко выходило за эти пределы и препятствовало ес­тественному развитию капиталистических отношений в стране… Политика поощрения промышленного развития проводилась при известной консервации феодальных пережитков в сельском хозяй­стве и при высоком напряжении платежных сил населения, осо­бенно крестьянства»60.

Таким образом, согласно концепции, Гиндина, важнейшие по­ложения которой были подтверждены Шепелевым, поощрение ца­ризмом промышленности являлось производным и подчиненным элементом его политики сдерживаемой капиталистической пере­стройки экономических отношений в стране, проводимой в инте­ресах постепенной буржуазной трансформации старого господ­ствующего класса помещиков и помещичьего государства. В осве­щении же Ананьича поощрение промышленного развития, осу­ществлявшееся при консервации феодальных пережитков в сель­ском хозяйстве и за его счет, выглядит главным направлением экономической политики царского правительства. Это больше по­хоже на концепцию Гершенкрона — фон Лауэ.

На основе эмпирического изучения проблемы взаимодействия субъективных и объективных, внутренних и внешних факторов индустриализации российской экономики и ее обсуждения в со­ветской и зарубежной научной литературе мной предлагается сле­дующая версия истории индустриального развития России во вто­рой половине XIX в. в связи с экономической политикой царизма.

Россия относилась к числу стран, вступивших на путь капита­листического развития в то время, когда капитализм, утвердив­шийся в нескольких европейских государствах, стал определять ге­неральное направление мирового исторического процесса, форми­руя ту историческую среду, в которой происходило развитие ос­тальных территорий Европы и всего мира. Капиталистическая эво­люция этих стран представляла собой результат сложного взаимо­действия закономерностей развития, имманентных их обществен­ным структурам и давлению мирового капитализма.

По мере международной экспансии капитализма и превраще­ния его во всеохватывающую мировую систему, активизации на этой основе торговых и финансовых связей различных государств, складывания международного разделения труда и формирования мирового рынка, взаимодействие общественных структур, находя­щихся на разных уровнях экономического и политического разви­тия, становится все более важным фактором исторического про­цесса. Для стран, вступивших первыми на путь капиталистической эволюции и индустриализации, значение внешних факторов опре­делялось наличием окружавшей их менее развитой среды, которая могла служить объектом колонизации, торгово-промышленной экспансии и вывоза капиталов. Большую роль играла, разумеется, и конкуренция между ними. Передовые индустриальные государ­ства в своем развитии ориентировались на использование отстав­ших стран в качестве рынка сбыта промышленных товаров, источ­ника сырья и продовольствия, сферы приложения капиталов. Но с другой стороны, отставшие страны, приобщаясь к мировому ка­питализму, могли воспользоваться «примером и помощью» тех, кто находился в его авангарде.

Естественно, что отношения передовых государств со страна­ми, составлявшими периферию мировой капиталистической сис­темы, во многом зависели от того, насколько велика была раз­ница в уровнях их развития. В этом смысле исходная идея Гершенкрона о том, что индустриализация стран, находящихся на разных стадиях отсталости не должна происходить одинаково, совершенно справедлива и плодотворна. Так же как и наблюде­ние фон Лауэ об активной роли государства в том случае, когда индустриализация осуществляется «извне», под давлением окру­жающей среды.

Однако, как справедливо отмечал Гиндин в полемике с фон Лауэ, государство играло активную роль в утверждении капитализ­ма и в тех странах, которые первыми встали на путь капиталисти­ческого развития61. Поэтому точнее, пожалуй, сказать, что чем позднее страна приобщалась к капитализму, тем многообразнее становились функции государства. В Великобритании они в ос­новном ограничивались способствованием первоначальному на­коплению капитала и обеспечением правовых, социальных и по­литических условий его расширенного воспроизводства, в том числе таможенной защитой зарождающейся промышленности от иностранной конкуренции. Тем самым была создана благоприят­ная почва для индустриализации, и государству не было необхо­димости непосредственно вмешиваться в ее ход.

В странах Западной Европы, последовавших за Великобрита­нией, и в США государству пришлось дополнительно взять на себя в той или иной форме заботы по созданию сети железных дорог. На периферии Европы, в том числе в России, а также в Японии, государство оказалось вынуждено заниматься также при­влечением иностранного капитала и даже форсированием станов­ления отдельных отраслей промышленности.

Эти отличия отчасти объясняются тем, что отставшие страны вовлекались в развитие мирового капитализма на все более высо­ких его стадиях: утверждение капиталистических отношений на Западе Европейского континента произошло, когда в Великобри­тании завершался промышленный переворот, а в Восточной Европе — в эпоху машинной индустрии.

Но есть здесь и другая сторона вопроса. Первоначально ут­верждение капитализма было результатом победивших буржуазных, революций, вносивших более или менее радикальные изменения в общественные отношения. Однако в условиях, когда развитие капитализма и его распространение на все новые страны приоб­рело необратимый характер, перестройка феодальной обществен­ной структуры приобщавшихся к нему стран оказалась возможна эволюционным путем при сохранении политической власти за ста­рым правящим классом, взявшим на себя инициативу капиталис­тических преобразований, и при постепенной трансформации фе­одальной монархии в буржуазную.

Именно этим путем в результате реформы 1861 г. пошла Рос­сия. Оказавшись к концу 1850-х гг. перед выбором — либо при­способиться к неумолимо развивающемуся, капитализму, разлага­ющему извне и изнутри феодально-крепостническую систему, либо утратить свои экономические и политические позиции — правящие круги российского дворянства предпочли первое. По­жертвовав крепостным правом, они попытались спустить на тор­мозах стихийный процесс ломки феодальных и утверждения капи­талистических отношений, дозировав его, введя в определенные рамки, с тем чтобы дворяне, постепенно перестроив свои хозяй­ства на капиталистический лад, могли сохранить принадлежащую им земельную собственность и господствующее положение в об­ществе.

Реформой 1861 г. была создана малоподвижная и внутренне противоречивая система. Сохранение крепостнических пережитков в экономике, обеспечивавшееся внеэкономически всей мощью го­сударственного аппарата самодержавия, находилась в вопиющем противоречии с потребностями общественного развития. Оно ско­вывало процесс капиталистической эволюции народного хозяйст­ва. Между тем буржуазная перестройка помещичьих латифундий, представлявшая собой единственный путь к сохранению помещи­ками своих экономических и политических позиций, могла быть осуществлена лишь при условии капиталистической эволюции всего народнохозяйственного организма. В этих условиях царское правительство, с одной стороны, сдерживало процесс развития ка­питализма, чтобы он не приобрел масштабы, угрожающие насиль­ственной ломкой помещичьего землевладения, а с другой — пред­принимало специальные меры, преследующие целью обеспечение капиталистической эволюции народного хозяйства в той степени, в какой это было необходимо для перевода помещичьих латифун­дий на капиталистические рельсы. Охраняя всеми доступными средствами многочисленные препятствия на пути капиталистического развития страны, отвлекая львиную долю внутренних накоп­лений из сферы народного хозяйства на непроизводительные расходы, необходимые для поддержания помещичьего землевла­дения и политической власти помещиков, самодержавие вместе с тем оказалось вынуждено пойти на форсирование развития не­которых отраслей экономики страны, без которых не мог обой­тись правящий класс. Важнейшей из таких отраслей было же­лезнодорожное строительство, призванное удовлетворить нужды товаризующихся помещичьих хозяйств, а также обеспечить эконо­мические, политические и стратегические интересы российского государства.

При масштабах Российской империи создание железнодорож­ной сети, связывающей земледельческие районы с крупнейши­ми городами и вывозными портами, представляло собой гран­диозную задачу. Строительство и эксплуатация железных дорог предъявили огромный спрос на изделия тяжелой индустрии. В 1860-х гг. все, что было необходимо железным дорогам — рель­сы, рельсовые скрепления, стрелки, металлоконструкции для мостов, станционное оборудование, вагоны, паровозы — ввози­лось из-за границы. Но долго так продолжаться не могло. Во второй половине 1860-х гг. торговый баланс России, имевший ранее ярко выраженный активный характер, стал пассивным. Причем отрицательное сальдо быстро возрастало. За пятилетие 1872-1876 гг. оно уже составило почти полмиллиарда рублей. Только благодаря иностранным займам удавалось производить за­граничные платежи.

С конца 1860-х гг., придерживаясь в своей таможенной поли­тике в целом умеренно-протекционистского курса, царское прави­тельство начинает проводить серию мер по насаждению производ­ства рельсов и подвижного состава62. В результате к середине 1870-х гг. производство паровозов и товарных вагонов в России превысило их ввоз. Было налажено и производство рельсов, но главным образом железных, которые уже не соответствовали воз­росшему уровню путевой техники. В 1876-1877 гг. в дополнение к старым мерам правительство предприняло новые меры по уве­личению выпуска паровозов и вагонов отечественными заводами и созданию условий для развития в России производства стальных рельсов. К началу 1880-х гг. российское машиностроение стало удовлетворять более 3/ 4 потребности железных дорог в подвижном составе, а стальные рельсы отечественного производства почти полностью вытеснили импортные. Но поскольку рельсы произво­дились преимущественно из заграничного чугуна, его импорт возрос.

Таким был первый этап пореформенной промышленной поли­тики царизма, когда она преследовала цель насаждения и форси­рования роста производства лишь некоторых, наиболее важных предметов железнодорожного спроса, без наличия которых нельзя было строить и эксплуатировать железные дороги. Я не без коле­баний употребил слово «политика», поскольку под ним в данном случае подразумеваются сугубо практические меры, принимавшие­ся царским правительством под давлением обстоятельств.

Записка министра финансов М.Х.Рейтерна 1866 г. и ее обсуждение в Ко­митете финансов и Совете министров показали, что у царского правительства не было перспективной программы действий и все его помыслы сводились к поискам выхода из постоянного бюджетного дефицита. Единственно ясной представлялась авто­ру записки назревшая потребность в железнодорожном стро­ительстве. В развитии промышленности он видел лишь средство преодоления финансовых затруднений, причем в отдаленной пер­спективе63.

Участившиеся во второй половине 1860-х гг. случаи возникно­вения банков и промышленных компаний напугали власть. В на­чале 1870-х гг. правительство приняло меры, затруднившие бан­ковское и акционерное учредительство. В своем «Финансовом ду­ховном завещании» 1877 г. Рейтерн советовал не форсировать более промышленное развитие и, ограничив создание новых пред­приятий, сосредоточиться на поддержании уже существующих64. Однако подъем железнодорожного строительства и промышленно­го производства конца 1870-х — начала 1880-х гг. внес в эти пред­начертания свои коррективы.

1880-е гг. в экономической истории России — во многом еще неясный, загадочный период. Внешне — это почти застой, т.к. ди­намика экономической жизни ощущается слабо. Но в глубине яв­но происходят серьезные, качественные сдвиги. В начале 1880-х гг. завершается реализация реформы 1861 г. Царское правительство в конце 1881 г. издало закон об обязательном выкупе временнообязанных крестьян к 1 января 1883 г. Одновременно были снижены выкупные платежи, а затем отменена подушная подать. По оценке Н.М.Дружинина, данные меры правительства «при всей их огра­ниченности послужили рубежом между первым пореформенным двадцатилетием, этим тягчайшим периодом в жизни русской де­ревни, и периодом дальнейшего развития новой социально-эконо­мической формации»65. В 1880-е гг., как показали исследования И.Д.Ковальченко и Л.В.Милова, сложился всероссийский аграр­ный товарный рынок66. Тогда же, согласно наблюдениям А.С.Нифонтова, стали проявляться первые результаты капиталистической перестройки земледельческого производства: повышение урожай­ности зерновых, рост товарного производства зерна, изменение его географии (резкое увеличение сборов на юге России и падение их в центре)67.

Рост промышленного производства в 1880-е гг. был крайне вялым. Но и здесь происходила структурная перестройка: завер­шался промышленный переворот, рождались новые индустриаль­ные районы — Донецкий и Бакинский.

Следует также напомнить, что к 80-м годам XIX в. был создан основной костяк железнодорожной сети в Европейской России.

Именно в 80-е годы в правящих кругах России постепенно складывается убеждение в необходимости содействия развитию промышленности, как одному из важнейших направлений эконо­мической политики68. Тем временем в условиях кризиса начала 1880-х гг. и последовавшей за ним длительной депрессии практи­ческие заботы правительства сводились к тому, чтобы поддержать созданные отрасли промышленного производства. Вместе с тем, воспользовавшись сложившейся ситуацией, чтобы добиться «во­дворения» в России производства рельсов из отечественных мате­риалов, оно отказало в 1884 г. в поддержке передельным заводам и резко повысило ввозные пошлины на чугун.

Таким образом, сугубо практические меры правительства по форсированию роста отдельных производств перерастали в поли­тику содействия развитию, распространявшуюся на основные отрасли тяжелой промышленности. Но теперь выясняется, что нельзя развивать только избранные отрасли промышленности, не поощряя ее развитие в целом. В результате с конца 1880-х — начала 1890-х гг. самодержавие от насаждения отдельных, особо привилегированных и таможенной защиты некоторых, менее покровительствуемых отраслей переходит к политике широкого поощрения развития промышленности вообще. Эта политика нашла свое выражение в таможенном тарифе 1891 г., завершив­шем создание системы усиленного протекционизма. Последняя в дальнейшем была дополнена мероприятиями, направленными на привлечение иностранных капиталов в российскую промышлен­ность.

Таблица на следующей странице, дающая представление о ди­намике роста промышленного производства в России во второй половине XIX в. и его отраслевой структуре, позволяет судить о степени воздействия и результатах промышленной политики цар­ского правительства. На конец 1860-х гг., к которому относятся первые попытки правительства воздействовать на промышленное развитие, более 2/3 стоимости продукции обрабатывающей про­мышленности приходилось на текстильное производство — от­расль, сложившуюся еще в дореформенное время в крайне небла­гоприятных условиях крепостного права без содействия властей, лишь при весьма умеренной таможенной защите. Согласно под­счетам Г.Р.Наумовой, основанные до конца 1860-х гг. хлопчатобу­мажные предприятия составляли более 1/3 заведений, действовав­ших в этой отрасли на 1900 г.69.

Отраслевая структура российской промышленности свиде­тельствует об ее естественном развитии и органической связи со всем народным хозяйством страны. Самыми крупными ее отрас­лями были текстильная и пищевая, рост которых являлся непо­средственным результатом капиталистической эволюции сель­ского хозяйства. Рост пищевой промышленности, включавшей мукомольное, сахарорафинадное, маслобойное, спиртоводочное и табачное производства, свидетельствовал о прогрессе торгового земледелия в России. А развитие текстильной промышленнос­ти, где главную роль играло работавшее преимущественно на им­портном сырье хлопчатобумажное производство, основным потре­бителем продукции которого было сельское население, говорило о далеко зашедшем процессе общественного разделения труда. Вместе с тем обращает на себя внимание значительная доля — около 40% стоимости всей промышленной продукции — отраслей, производивших средства производства. Особенно бурным был рост машиностроения, черной и цветной металлургии, добычи угля и нефти. Лишь некоторые из этих отраслей пользовались прямой поддержкой правительства, но все они так или иначе были связа­ны с развитием транспорта, прежде всего железнодорожного.

Рассмотренные данные лишний раз подтверждают неоднократ­но высказывавшееся мнение о том, что содействие железнодорож­ному строительству было основным рычагом ускоряющего влия­ния российского государства на развитие промышленности. Они подтверждают также обоснованность критики утверждений об ис­кусственном насаждении промышленности царским правительст­вом за счет стагнации сельского хозяйства вопреки естественным тенденциям экономической эволюции. Напротив, действия само­державия были, в сущности, обусловлены этими тенденциями, они отвечали объективным потребностям хозяйственной жизни. В частности, железнодорожное строительство и развитие обслужи­вавших его отраслей промышленности способствовали прогрессу сельскохозяйственного производства. Беда заключалась в том, что, вступив на путь капиталистических преобразований, самодержавие стремилось ограничить, затормозить свободное движение по этому пути, создав массу препятствий для развития капитализма. В ре­зультате ему самому приходилось прилагать усилия, когда требо­валось привести в движение отдельные элементы этой затормо­женной системы. Иначе говоря, меры правительства по поощре­нию развития отдельных отраслей народного хозяйства представ­ляли собой как бы оборотную сторону общей экономической по­литики сдерживания капиталистической эволюции в целом. И в этом смысле Россия не была исключением. Как констатировали И.Беренд и Д.Ранки, в результате сравнительного анализа процес­сов индустриального развития стран Восточной и Юго-Восточной Европы, применительно к этим странам «своеобразным следует считать не то, что государство, вмешавшись в экономику, стало движущей силой индустриализации, а скорее, пожалуй, то, что его вмешательство послужило не созданию условий индустриа­лизации, то есть с точки зрения индустриализации было не кос­венным, а направлялось на подъем самой промышленности, то есть в неблагоприятных условиях развития понадобились самые непосредственные меры по развитию и поддержке промышленнос­ти»70.

 

Примечания

1 По этому вопросу историки, кажется, довольно единодушны. Во вся­ком случае среди них мало тех, кто не отмечал бы крепостнического ха­рактера реформы 1861 г. и последующей аграрной политики царизма. Раз­личия проявлялись лишь в понимании того, что составляло главную кре­постническую черту реформы. Историки-марксисты видели ее в сохране­нии помещичьего землевладения. В их работах указывается на то, что эта реформа не осуществила радикальной чистки феодальных порядков, сохра­нила экономические привилегии и политическое господство помещиков. В западной немарксистской историографии важнейший тормозящий фактор обычно усматривался в сохраненной реформой общине. Вместе с тем отме­чалась и недостаточность предоставленных крестьянам наделов, чрезмерная тяжесть возложенных на них платежей, что препятствовало развитию крестьянских хозяйств и сельскохозяйственного производства вообще.

2 Меры царского правительства, способствовавшие развитию промыш­ленности, были хорошо описаны еще в дореволюционной литературе.

3 Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. М., 1952. Т. II. С. 175-176.

4 Там же. С. 174-198.

5 Там же. С. 177.

6 Там же. С. 177-179.

7 Там же. С. 180.

8 Там же. С. 182.

9 Там же. С. 184.

10 Там же. С. 215.

l1 Gershenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cam­bridge, 1962. P. 7.

12 Основные положения концепции А. Гершенкрона были сформули­рованы в статье: Economic Backwardness in Historical Perspective // The Pro­gress of Underdeveloped Countries / Ed. by B.Hoselitz. Chicago, 1952. Они получили развитие в ряде других статей, которые были суммированы в одноименной книге 1962 г., куда упомянутая выше статья вошла в качест­ве первой главы. В дальнейшем А.Гершенкрон неоднократно выступал с разъяснением своей концепции. См. его книги: «Continuity in history and other essays» (Cambridge, 1968) и «Europe in the Russian mirror» (Cambridge, 1970), а также статьи в «Soviet Studies» (1973. № 2; 1977. № 4), в которых он полемизирует с И.Н.Олегиной, автором ряда работ, критически анали­зировавшей концепцию А.Гершенкрона.

13 «Освобождение крестьян, несмотря на его разнообразные несовершенства, было абсолютной предпосылкой для индустриализации» (Ger­shenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge, 1962. P. 19. См. также Р. 8, 17).

14 Ibid. P. 120.

15 Soviet Studies. 1973. № 2.

16 Ibid.

17 Soviet Studies. 1977. № 4. P. 504.

18 Gershenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cam­bridge, 1962. P. 119.

19 Ibid. P. 19.

20 Ibid. P. 17, 130.

21 Gershenkron A. Europe in the Russian Mirror. P. 122.

22 Gershenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cam­bridge, 1962. P. 19.

23 Ibid. P. 36.

24 Ibid. P. 125.

25 Ibid. P. 129.

26 Ibid. P. 132.

27 Это мое мнение не претендует на новизну. Аналогичное наблюде­ние давно уже сделал П.Грегори. См.: Gregory P.R. Russian Industrialization and Economic Growth. Results and Perspectives of Western Research // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 1977. Bd. 25. Heft. 2. S. 209-210.

28 Сжатое изложение концепции Т. фон Лауэ содержится в статьях, опубликованных им в 1953-1955 гг. См.: Th.H. von Laue. The High Cost and the Gamble of the «Witte System» // Journal of Economic History. 1953. Vol. 3. № 4; Idem. Einige politischen Folgen der Wirtschafts-planung urn 1900 // Forchungen zur Osteuropflischen Geschichte. 1954. Bd. 1; Idem. Die Revolu­tion von Aussen als erste Phase der Russischen Revolution con 1917 // Jahrbuchen fur Geschichte Osteuropas. 1955. Bd. 4. Heft. 2. Итогом исследо­вания Т. фон Лауэ стала его монография «Sergei Witte and the Industrializa­tion of Russia» (N.Y. and L., 1963).

29 Взгляды И.Ф.Гиндина и результаты проведенных им исследований изложены в его книге «Государственный банк и экономическая политика царского правительства (1861-1892)» (М., 1960) и в серии статей «Неус­тавные ссуды Государственного банка и экономическая политика царского правительства» (Исторические записки. 1950. Т. 35); «К вопросу об эконо­мической политике царского правительства в 60-е — 80-е годы XIX века» (Вопросы истории. 1959. № 5); «Государственный капитализм в России домонополистического периода» (Там же. 1964. № 9); «Правительственная поддержка уральских магнатов во второй половине XIX — начале XX вв.» (Исторические записки. 1969. Т. 82); «Концепция капиталистической ин­дустриализации России в работах Теодора фон Лауэ» (История СССР. 1971. № 4); «Антикризисное финансирование предприятий тяжелой про­мышленности, конец XIX — начало XX вв.» (Исторические записки. 1981. Т. 105) и др.

30 Гиндин И.Ф. Государственный банк и экономическая политика царского правительства. С. 17-18.

31 Там же. С. 40-41.

32 Там же. С. 44-45.

33 Там же. С. 45, 270-311. Типичной такой фигурой был В.А.Коко­рев — учредитель Волжско-Камского банка, а также целого ряда железно­дорожных, пароходных и промышленных компаний.

34 Там же. С. 23.

35 Там же. С. 401.

36 Гиндин И.Ф. Государственный капитализм в России… С. 94.

37 Эта функция породила особый жанр советской исторической лите­ратуры и авторов, специализирующихся в этом жанре. Впрочем, такой же подход проявлялся и в тех случаях, когда сами историки-исследователи обращались к анализу западных публикаций. В этом смысле весьма харак­терным примером является оценка, данная концепции Т. фон Лауэ И.Ф.Гиндиным, чей высокий профессионализм и научная объективность не вызывают сомнений. Несмотря на множество точек соприкосновения с этой концепцией, И.Ф.Гиндин весьма решительно отверг ее, обвинив ав­тора в том, что он «приносит историческую достоверность в жертву неко­торым своим предвзятым идеям» См.: Гиндин И.Ф. Концепция капита­листической индустриализации России в работах Теодора фон Лауэ. С. 206.

38 Об этом свидетельствуют не только многие западные рецензии на советские работы, но и монографии, авторы которых охотно отмечают вклад советских исследователей в разработку конкретного исторического материала, но редко признаются в согласии с ними в общих наблюдениях, в их влиянии на выработку авторской концепции. Предпринимавшиеся на Западе попытки историографического анализа проблемы подтверждают это впечатление, отмечая автономность осмысления процессов индустри­ального развития России западными и советскими историками и даже своеобразное «разделение труда», сложившееся между ними вследствие фундаментальных различий в понимании механизма исторической дина­мики. См.: Falkus M.E. The Industrialization of Russia. 1700-1914. L., 1972; Gregory P.R. Russian Industrialization and Economic Growth. Results and Per­spectives of Western Research.

39 См.: Henderson W.O. The Industrial Revolution on the Continent. Ger­many, France, Russia. 1800-1914. L, 1961; Ellison H.I. Economic Modern­ization in Imperial Russia: Purposes and Achievements // Journal of Economic History. 1965. № 4; Portal R. The Industrialization of Russia // The Cambridge Economic History of Europe. Vol. VI. Pt. 2. Cambridge, L., etc. 1965.

40 См.: Blackwell W.L. The Beginning of Russia’s Industrialization. 1800- 1860. Princeton, 1968; Idem. The Industrialization of Russia. An Historical Per­spective. № 4. 1970; Falkus M. Op. cit.; Milward A.S., Saul S.B. The Develop­ment of the Economies of Continental Europe. 1850-1914. L., 1977; Pallet J. Agrarian Modernisation on Peasant Farms in the Era of Capitalism // Studies in Russian Historical Geography / Ed. by J.H.Bater and R.A.French. Vol. 1. L., 1983; Gatrell P. The Tsarist Economy 1850-1917. L., 1986; Rudolph R.L. Ag­ricultural Structure and Proto-Industrialization in Russia: Economic Develop­ment with Unfree Labor // Journal of Economic History. 1985. № 1.

41 Goldsmith R.W. The Economic Growth of Tsarist Russia. 1860-1913 // Economic Development and Cultural Change. 1961. № 9; Westwood J.N. His­tory of Russian Railways. L., 1964; Portal R. Op. cit.; Crisp 0. Russia. 1860- 1914 // Banking in the Early Stages of Industrialization / Ed. by R.Cameron, N.Y., L., 1967; Kahan A. Government Policies and the Industrialization of Rus­sia // Journal of Economic History. 1967. № 4; Idem. Capital Formation Dur­ing the Period of Early Industrialization in Russia, 1890-1913 // The Cam­bridge Economic History of Europe. Vol. VII. Pt. 2. Cambridge, L., etc. 1978; Blackwell W.L. Op. cit.; Gregory P.R. Economic Growth and Structural Change in Tsarist Russia: A Case of Modern Economic Growth? // Soviet Studies. 1972. Vol. 23. № 3; Idem. Some Empirical Comments on the Theory of Relative Backwardness: The Russian Case // Economic Development and Cultural Change. 1974. № 4; Idem. Russian National Income. 1885-1913. Cambridge, etc. 1985; White C. The Impact of Russian Railway Construction on the Market for Grain in the 1860-s and 1870-s // Russian Transport. A Historical and Geo­graphical Survey / Eds. by L.Symons and C.White. L., 1975; Getrell P. Op. cit.

42 Barel Y. Le developpement economic de la Russie tsariste. P., La Haye. 1968. P. 245.

43 Kahan A. Government policies… P. 467.

44 Ibid. P. 470-477.

45 McKay J. Pioneers for Profit: Foreign Entrepreneurship and Russian In­dustrialization. 1885-1913. Chicago, L., 1970. P. 9.

46 Gregory P.R. Russian National Income. 1885-1913. P. 123-124, 137-138, 148-149, 176-177, 193; Gatrell P. The Tsarist Economy. 1950-1917. P. 189-191.

47 Barkai H. The Macroeconomics of Tsarist Russia in the Industrialization Era: Monetary Developments the Balance of Payments and the Gold Standard // Journal of Economic History. 1973. № 2; Drummond I.M. The Russian Gold Standard, 1897-1914 // This Journal. 1976. № 3; Gregory P., Sailors J.W. Russian Monetary Policy and Industrialization. 1861-1913 // This Journal. 1976. № 4.

48 McKay J.P. Pioneers for Profit; Idem. Foreign Businessmen, the Tsarist Government and the Briansk Company // Journal of European Economic His­tory. 1973, № 2; Idem. Elites in Conflict in Tsarist Russia: the Briansk Com­pany // The Reich, the Well Born and the Powerful and Upper Classes in His­tory / Ed. by F.C.Jaher. Urbana, Chicago, L., 1973; Idem. Entrepreneurship and the Emergence of the Russian Petroleum Industry, 1813-1883 // Research in Economic History. 1983. Vol. 8; Idem. Baku oil and Transcaucasian Pipe­lines, 1883-1891: A Study in Tsarist Economic Policy // Slavic Review. 1984. № 4; Owen T.C. Capitalism and Politics in Russia: A Social History of the Moscow Merchants. 1855-1905. Cambridge, etc. 1981; Idem. The Russian In­dustrial Society and Tsarist Economic Policy, 1867-1905 // Journal of Eco­nomic History. 1985. № 3; Rieber A.J. Merchants and Entrepreneurs in Impe­rial Russia. Chapel Hill, 1982.

49 О роли иностранного предпринимательства в России, кроме упомя­нутых выше работ МакКея, см.: Mai J. Das deutsche Capital in Russland, 1850-1894. В., 1970; Carstensen F.V. American Enterprise in Foreign Markets: Singer and International Harvester in Imperial Russia. Chapel Hill, L, 1984; Rauber H. Schweizer Industrie in Russland: Ein Beitrag zur Geschichte der industriellen Emigration, des Kapitalexportes und des Handels der Schweiz mit dem Zarenreich (1760-1917). Zurich, 1985; Kirchner W. Die deutsch Industrie and die Industrialisierung Russlands, 1815-1914. St. Katharinen, 1986.

50 См.: Водарский Я.Е. Промышленные селения центральной России в период генезиса и развития капитализма. М., 1972; Рындзюнский П.Г. Крестьянская промышленность в пореформенной России (60-е — 80-е го­ды XIX в.). М., 1966; Он же. Утверждение капитализма в России. 1850- 1880 гг. М., 1978; он же. Крестьяне и город в капиталистической России второй половины XIX века. М., 1983; Соловьева Е.И. Промыслы сибир­ского крестьянства в пореформенный период. Новосибирск, 1981; и др.

51 См.: Болбас М.Ф. Развитие промышленности в Белоруссии (1795- 1861). Минск, 1966; Он же. Промышленность Белоруссии, 1860-1900. Минск, 1975; Бочанова Г.А. Обрабатывающая промышленность Западной Сибири. Конец XIX — начало XX в. Новосибирск, 1978; Крикунов В.П. Очерки социально-экономического развития Дона и Северного Кавказа в 60-е — 90-е годы XIX в. Грозный, 1973. Меркис З. Развитие промышлен­ности и формирование пролетариата Литвы в XIX в. Вильнюс, 1969; Ортабаев Б.Х. Развитие промышленности и торговли в Северной Осетии в конце XIX — начале XX в. Орджоникидзе, 1978; Хоштарна Э.К. Очерки социально-экономической истории Грузии: Промышленность, города, ра­бочий класс. XIX — начало XX вв. Тбилиси, 1974; и др.

52 См.: Деревянкин Т.И. Промышленный переворот на Украине. Киев, 1975; Мельник Л.Г. Технический переворот на Украине в XIX в. Киев, 1972; Соловьева A.M. Промышленная революция в России в XIX в. М., 1990; и др.

53 См.: Бовыкин В.И. Зарождение финансового капитала в России. М., 1967; Буранов Ю.А. Акционирование горнозаводской промышленнос­ти Урала (1861 — 1917). М., 1982; Дьяконова И.А. Нобелевская корпорация в России. М., 1980; Нардова В.А. Начало монополизации нефтяной про­мышленности России. 1880-1890 гг. Л., 1974; Нетесин Ю.Н. Промышлен­ный капитал Латвии (1860-1917 гг.). Рига, 1980; Фурсенко А.А. Нефтяные тресты и мировая политика. 1880-е годы — 1918 г. М.-Л., 1965; Шепелев Л.Е. Акционерные компании в России. Л., 1973; и др.

54 Лаверычев В.Я. Крупная буржуазия в пореформенной России. 1861-1900. М., 1974; Рабинович Г.Х. Крупная буржуазия и монополисти­ческий капитал в экономике Сибири конца XIX — начала XX вв. Томск, 1975; и др.

55 Кроме того, см.: Китанина Т.М. Хлебная торговля России в 1875- 1914 гг. (Очерки правительственной политики). Л., 1978; Корелин А.П. Дворянство в пореформенной России. 1861-1904 гг. М., 1979; Лаверы­чев В.Я. Царизм и рабочий вопрос (1861 — 1917 гг.). М., 1972; Соло­вьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX века. Л., 1973; Соло­вьева A.M. Железнодорожный транспорт в России во второй половине XIX в. М., 1975; Чернуха В.Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX в. Л., 1978; и др. В 60-80-е годы было опуб­ликовано также большое число работ, освещающих аграрную политику царизма во второй половине XIX в.

56 Шепелев Л.Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX века: Проблемы торгово-промышленной политики. Л., 1981. С. 21-24.

57 Там же. С. 25.

58 Там же.

59 Кризис самодержавия в России. 1895-1917. Л., 1984. С. 30.

60 Там же. С. 43-44.

61 См.: Гиндин И.Ф. Концепция капиталистической индустриализации России в работах Теодора фон Лауэ.

62 Подробнее об этих мерах см.: Bovykin V.I. Probleme der industriellen Entwicklung Russlands // Wirtschaft und Gesellschaft im vorrevolutionaren Russland / Geyer D.(Hrsg.). Koln, 1975.

63 См.: Шепелев Л.Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX века. С. 102-106.

64 Там же. С. 107-108.

65 Дружинин Н.М. Русская деревня на переломе: 1861-1880 гг. М., 1978. С. 265.

66 См.: Ковальченко И.Д., Милов Л.В. Всероссийский аграрный рынок. XIX — начало XX вв. М., 1974. С. 187-196, 381.

67 См.: Нифонтов А.С. Зерновое производство в России во второй по­ловине XIX века. М., 1974.

68 См.: Гиндин И.Ф. Государственный банк и экономическая полити­ка царского правительства (1861-1892 годы). С. 53-73; Шепелев Л.Е. Указ. соч. С. 135-157.

69 Наумова Г.Р. Хлопчатобумажная промышленность России в начале XX в. (амортизатор отрасли) // Монополистический капитализм в России. М., 1989. С. 4.

70 Беренд И.Т., Ранки Д. К вопросу о промышленной революции в Восточной и Юго-Восточной Европе // Studia Historica Academiae Scientiarum Hungaricae. Budapest, 1970. № 62. C. 167.